Снова митинг на городской площади, снова выступление Людмилы, снова рев толпы, транспаранты на русском и английском: «Да здравствует Красная Армия!», «Привет борцам с фашизмом!», «Мы — за открытие второго фронта!» — затем торжественный прием в мэрии с участием именитых граждан Балтиморы. И вот Уильям Патрик Джонсон, правда, в другом костюме, сером в полоску, подходит к младшему лейтенанту и говорит, что очень рад ее видеть снова, что в Балтиморе живет его двоюродная сестра, которая владеет здесь крупнейшим универмагом, что в универмаге есть замечательный отдел готового платья и не хочет ли госпожа Павличенко посетить его, ибо туда недавно доставили новинки моды из Лондона. В конце его речи к ним приближается дама, увешанная бриллиантами, и это, естественно, — кузина Джонсона. Она улыбается русскому снайперу, сообщает, что наряды для ее фигуры — самые интересные и красивые — и предлагает поехать на примерку немедленно.
То, что американцы — люди непосредственные, мало стесняющие себя условностями этикета — русские уже поняли. В этом даже было нечто привлекательное, располагающее к общению. Теперь же требовалось дать отпор, однако — мягкий. Людмила в задумчивости посмотрела на обоих родственников, владеющих немалой недвижимостью.
— Я люблю хорошую одежду, — сказала она.
— Вот и отлично! — воскликнул Джонсон с надеждой.
— Но я офицер, и у меня есть приказ.
— Приказ? Чей приказ? — изумилась владелица универмага.
— Товарища Сталина. Если бы у вас был приказ президента Рузвельта, то что бы вы делали? Выполняли его или нет?
Вопрос поставил в тупик двух свободных предпринимателей. Вероятно, американское правительство им никогда не отдавало приказов, а действовало методами сугубо экономического принуждения. Пока они собирались с мыслями, Людмила, подхватив под руку Николая Красавченко, который почему-то очутился возле нее — такая уж у него имелась особенность: в нужный момент быть рядом, — ушла в другой конец зала…
На следующий день наша делегация из Балтиморы вернулась в Вашингтон, где в советском посольстве их ждала новость: получено приглашение от президента и его супруги провести неделю в родовом поместье Рузвельтов «Гайд-парк», находящемся в 80 километрах от Нью-Йорка на реке Гудзон. Кроме русских, приглашение получили и другие участники Всемирной студенческой ассамблеи: англичане Ричард Майлс и Дэйв Скотт, голландец Иоганн Вальтер, китаянка Юн Ванг. Ехать следовало поездом, первая леди собиралась встречать гостей на вокзале.
За день обойти все поместье Рузвельтов не представлялось возможным. Парк с прямыми аллеями, клумбами, газонами, беседками незаметно переходил в густой лес, занимавший не менее трех квадратных километров. Недалеко от центральной усадьбы с каменным двухэтажным домом лежало большое озеро. Один его берег зарос камышом и имел вид дикий, другой — вполне ухоженный. Там высилась купальня. В чистую прозрачную воду уходили деревянные некрашеные мостки. Возле них покачивались на легкой волне привязанные к балкам лодки.
Людмилу, вышедшую на прогулку после завтрака, заинтересовала странная узкая посудина, точно обшитая кожей, с маленьким сиденьем в центре и короткими веслами в уключинах. Когда-то на родине, в Белой Церкви, они с сестрой любили кататься по реке Рось на плоскодонке, называемой «казачий дубок». Недолго думая, Люда прыгнула в американскую лодку-«индианку», оттолкнулась от мостков и налегла на весла. Лодка, как птица, полетала вперед, но сидела при этом совсем неглубоко. Резкий поворот корпуса — и Павличенко очутилась в холодной воде потому, что «индианка» перевернулась.
Попытка выловить фетровую шляпку успехом не увенчалась. Она довольно быстро утонула. Вернуть лодку в прежнее положение снайпер Люда тоже не смогла. Руки скользили по ее влажным крутым бортам. Оставалось плыть к берегу, таща ее за собой. А там находились свидетели этого происшествия: Ричард Майлс и Дэйв Скотт.
Благородные английские джентльмены топтались на месте, не зная что предпринять. То ли спасать девушку и лодку, но для этого надо раздеться и войти в озеро. То ли звать на помощь прислугу, но для того надо бежать к центральной усадьбе, хотя и недалеко. Взволнованные, они продолжали стоять у кромки воды и громко обсуждать ситуацию. Вскоре им представилось необычное зрелище: офицер Красной Армии, выходящая из воды в мокрой одежде, эффектно облегающей ее спортивное, тренированное тело.
Увидев их вытянувшиеся физиономии, Людмила начала смеяться.
Действительно, смешно совершать такие глупости в чужой стране. Отправиться на другой берег озера на незнакомом плавсредстве. Барахтаться в воде, ныряя за шляпкой. Выйти на берег на глазах у двух молодых идиотов, которые таращатся на тебя, будто внезапно узрели пришествие марсиан.
Продолжая смеяться, Павличенко двинулась к своему гостевому домику, расположенному достаточно далеко от озера, за двухэтажным зданием. Мокрый воротник вязаной кофты прилипал к шее. Подол полушерстяного платья стал тяжелым и мешал шагать. В туфлях противно хлюпала вода. Но не раздеваться же прямо здесь! Да и холодно без одежды. Сентябрьский ветер — резкий и вовсе не теплый, температура воздуха не превышает плюс 16 градусов.
— Льюдмила! — вдруг услышала она встревоженный голос первой леди, открывающей окно на первом этаже хозяйского дома. — Что случилось?
— Плавание в озере без купальника.
— Но погода сейчас не для купаний. Вам нужно срочно переодеться. Идите сюда…
Госпожа Рузвельт встретила гостью в вестибюле и проводила к своему кабинету и спальне, соединяющейся с ванной комнатой и туалетом. По дороге младший лейтенант, все еще улыбаясь, шутливо рассказывала ей о коварном поведении лодки, о фетровых шляпках, тонущих, словно свинец, о сынах Альбиона, что боятся воды и, наверное, никогда не видели женщин, как говорится, «неглиже».
Элеонора принесла большое махровое полотенце и протянула Людмиле, которая в мокрых своих туфлях боялась встать на роскошный персидский ковер, расстеленный здесь.
— Раздевайтесь в ванной — произнесла она. — Я сейчас приду.
Минут через пятнадцать первая леди вернулась. У нее в руках была собственная пижама, ножницы, шкатулка с нитками и иголками. Людмила ждала ее, завернувшись в полотенце. Мокрую одежду, белье, чулки и туфли она оставила в ванной комнате и босиком стояла на ковре, испытывая сильнейшее смущение от всего случившегося. В большом зеркале на туалетном столике Люда наблюдала свое отражение: влажные спутанные волосы, обнаженные плечи, руки и ноги, потому что полотенце, хотя и имело ширину около полутора метров, полностью ее фигуру не закрывало.
Элеонора бросила на младшего лейтенанта мимолетный взгляд, улыбнулась и вызвала горничную. Ей она объяснила, что делать с вещами в ванной: если испачкались, то постирать, затем высушить, погладить, принести обратно. Полноватая негритянка средних лет в белой наколке на черных вьющихся волосах и белом фартучке с кружевной отделкой согласно кивала головой, изредка поглядывая на русскую девушку. Гости президента никогда раньше не представали перед ее госпожой в столь пикантном виде.
Горничная ушла, и Элеонора сказала Людмиле:
— Вам нужно переодеться в мою пижаму.
— Но мы с вами разного роста…
— Пустяки. Я укорочу рукава на куртке и штанины.
— Вы сами? — безмерно удивилась Павличенко.
— Да, мой друг. Или вы считаете женщин из рода Рузвельтов белоручками? Уверяю вас, все американки умеют работать…
Для начала они разложили пижаму на широкой постели. Совершенно новая, сделанная из плотного розового атласа с вышитыми на воротнике, обшлагах и карманах лиловыми цветами, она явно была недешевой. Но Элеонора задорно пощелкала над ней ножницами, потом достала из шкатулки длинную ленту-«сантиметр». Все-таки перед раскроем требовалось точнее узнать размеры, а не действовать «на глазок».
Умело пользуясь этой портновской принадлежностью, супруга президента быстро определила длину рук снайпера. После чего подошла к ней со спины, чтобы измерить ширину плеч. Полотенце доставало Людмиле только до подмышек, и госпожа Рузвельт увидела длинную красноватую, с двумя разветвлениями линию шрама, пролегающую наискосок от правой лопатки к позвоночнику. Это поразило ее, и она, отступив на шаг, воскликнула: